Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот за это я тебя люблю, Будаг! Люблю и уважаю! Если бы все наши люди думали и поступали так!.. Ведь именно к этому и стремится Рахмат Джумазаде. А некоторые, забыв о долге перед собственной совестью, стремятся к карьере вопреки сознанию, что не смогут принести на своем месте пользу народу.
* * *
В столовой во время обеда мы встретились с Джабиром. После обеда он затащил меня на квартиру — в комнату, которую мы в прошлые дни делили с ним.
— Твоя постель так и стоит в комнате в ожидании тебя, Будаг!
Я улыбнулся:
— Не могу обидеть Рустамзаде.
— А что особенного в твоем Рустамзаде? Наверно, только то, что он рабски верен Рахмату Джумазаде!
— Уважать председателя исполкома — долг человека, который работает рядом с ним!
— Угождение не уважение!
— Позволь тебе не поверить. Я лучше знаю Мансура. Он независимый человек, всегда сохраняющий чувство собственного достоинства!
— Ты заблуждаешься!
— У тебя есть доказательства обратного?
— Сколько душе угодно!
— Хотя бы одно!
— Он выполняет любые приказания Джумазаде!
— Но они приносят пользу здравоохранению уезда. Ты не можешь отрицать этого.
Не обращая внимания на мои последние, слова, Джабир развивал свою мысль:
— Рахмат Джумазаде приехал сюда, хлебнув уже славы комиссара по труду, все смотрели ему в рот, что он изречет. И он думал, что и в Курдистане все будут ловить каждое его слово. А здесь именно Курдистан! Каждый себе цену знает! Понимаешь, он совсем не прислушивается к тому, что ему говорят подчиненные.
— Ты, наверно, хочешь сказать, в чем ему перечат подчиненные?
— А хотя бы и так!
— Джабир! А почему бы тебе не кричать, отчего сам в первую очередь глохнешь, а спокойно посоветоваться с Рахматом Джумазаде? Скажи откровенно, что плохого сделал Джумазаде лично тебе? Какие у тебя лично требования к нему? Против чего ты возражаешь?
— Лично мне он ничего плохого не сделал. Но какое это имеет значение? Ведь и тебе лично ничего плохого не сделали беки, против которых ты так решительно воевал! — Джабир удивленно смотрел на меня.
— Ну нет! Я от них столько натерпелся!..
— Не от всех же?
— Ты забыл, Джабир, что борьба с беками означала в Курдистане классовую борьбу! Здесь не было, как в других уездах, жестокой гражданской войны, и слава аллаху, что не было, но проводить политику партии мы, коммунисты, были обязаны. А вот почему вы теперь ведете «гражданскую войну» с председателем исполкома, мне не совсем понятно!
— Ты забываешь, Будаг, что он взял еще на себя функции секретаря укома партии!
— Не взял, а, судя по всему, Центральный Комитет сам поручил ему исполнять их.
— Пусть от какой-нибудь должности откажется!
— Вот ты и выдал себя! Вас волнует больше всего то, что он занимает две должности, а Сазагов хочет одну из них урвать для себя! Но вы с Тахмазом отчего так волнуетесь? Что вам нужно от Джумазаде?
— Ничего! По-твоему, мы должны идти на поклон к Рахмату Джумазаде? — сердито бросил Джабир. — Не дождется он этого! — Я молчал. Джабир неправильно истолковал мое молчание. — Знаешь, Будаг, пойдем сейчас же к Аязу Сазагову, поговори с ним сам! Ты вовремя приехал! Мы должны поднять такой шум, чтоб его услышали и в Баку, и в Москве!
— Не слышал, говорят, люди маленького роста больше других мечтают о власти?..
— Да, кстати, Аяз крепко обижен на тебя.
— А причина?
— Не повидавшись с ним, ты пошел к Рахмату Джумазаде.
— Личных дел у меня к нему нет, если я нужен буду ему по служебным, пусть вызовет меня сам.
Джабир оценивающим взглядом смерил меня с ног до головы.
— Нет, Будаг, ты не тот человек, каким был семь-восемь месяцев назад.
Мне было обидно слышать это от Джабира, тем более что он не поинтересовался, как сложилась моя собственная жизнь за то время, как прервана была наша переписка. Ничего не спросил и о занятиях в Шуше. Но не об этом я сказал Джабиру:
— Ошибаешься, Джабир. Я все тот же. Только за это время научился отличать целесообразное от бессмысленного и вредного, не ослу же судить, что за плод хурма?!
— Ослу хоть уши подрежь, все равно газелью не станет! — зло отпарировал Джабир.
— А что думает по этому поводу Нури? — спросил я миролюбиво, не обращая внимания на горячность Джабира.
— Нури стоит на той же точке зрения, что и ты, — поморщился Джабир.
— Слава аллаху! Теперь я понимаю, отчего в своих письмах вы не писали друг о друге! А я-то ломал голову! Нет, решено! Здесь я не останусь! Хоть мне и предложили вернуться на свое старое место, а поеду учителем в сельскую школу.
— Ты рубишь дерево под корень!
— Поеду в Кубатлы! Там хорошая школа! Не пропадать же знаниям, которые я получил на учительских курсах в Шуше?
— Молодец! Хвалю за усердие! А кто будет бороться в уезде за справедливость и правду?!
— За правду можно бороться и другими способами: учить детей правде! Знаешь, Джабир, — сказал я вдруг, устав от этого бессмысленного спора. — Пойду-ка я спать…
Джабир еще раз попытался уговорить меня пойти к Сазагову, но я был неумолим.
Утром меня вызвали в отдел пропаганды и агитации, которым заведовал Сазагов. Но когда я пришел в уком, Сазагова в кабинете не оказалось. Его вызвали к Рахмату Джумазаде. Я сел в ожидании. Телефон на столе у Сазагова разрывался. «Наверно, трезвонит кто-то из его приспешников», — подумал я.
Войдя в комнату быстрыми шагами, Сазагов холодно поздоровался со мной.
— Жаль, что все наши труды пропали даром, — сказал он, опустившись в кресло.
— Не совсем понимаю, о чем вы говорите, товарищ Сазагов.
— Я говорю о борьбе с беками!
— Оказывается, вы тоже с ними боролись? — удивился я.
— Методы борьбы бывают неоднозначны.
— Возможно. Только я не улавливаю связи в вашем разговоре… Если говорить о борьбе с беками, то в сегодняшнем Курдистане их не осталось, не считая тех, кто честным и праведным трудом заслужил право быть в наших рядах.
— Старые беки ушли, зато новые появились!
— Кого вы имеете в виду, товарищ Сазагов?
— Тех, кто занимается самоуправством.
— В чем оно заключается?
— Рахмат Джумазаде безжалостнее беков и опаснее Бекирова и Зюльджанахова вместе взятых! — проговорил он, и
